Пелевин всё время ходит вокруг Пустоты, но с каждым разом умудряется подойти к ней всё ближе. Как всегда виртуозно он создаёт эффект бесконечно множащихся отражений смысла. Слияние наркотически необузданной фантазии и тончайшего расчёта у него столь органично, что на вопрос, не бог ли он, он вполне мог бы ответить положительно. Поначалу даже может показаться, что он тут наименее оригинален, чуть ли ни повторяется. Сквозь текст явно просвечивают всякие «Blade Runner», «Surrogates», «Artificial Intelligence», «Avatar» и прочая фантастика, в которой нравственный перевес однозначно оказывается не на стороне людей западного типа. И только к концу романа понимаешь, насколько виртуозно он создал это лоскутное одеяло смыслов. Ощущение неоригинальности, вторичности – это именно то, к чему он и стремился, чтобы выразить современную ситуацию смерти культуры. Если в прежних книгах Пелевин хитроумно создавал ощущение, что знает некую тайну, о которой не скажет, и его «ум, как приставленный к нам контролирующий зверь», указывал на узенькую тропинку предельной серьёзности посреди оглушающего стёба, то здесь мы должны смириться с тем, что знание Истины не изменит нашу жизнь. Он сказал всё до конца. Роман необычайно трагичен. И трагический персонаж в нём – киборг Кая. Ужас в том, что это и есть лирический персонаж автора. Именно таков удел художника в нашу эпоху умершего искусства: всё знать, уметь воплотиться в любой образ, но не быть в состоянии вызвать живое чувство, поскольку время чувствовать для человечества давно прошло. При этом общественность искренне считает, что управляет этим странным, искусственным созданием при помощи своих рычагов и способно настраивать его на нужную волну потребления. А потребляет-то общество художника почти исключительное самым поверхностным образом, не интересуясь внутренним содержанием и, уж, разумеется, отметая все его претензии на равенство и свободу волеизъявления. Его идея бесконечного (в том числе абсурдного) расшифровывания разных терминов и сокращений словно подсказывает: смысл не просто ускользает из слов с течением времени – он никогда и не был связан ни с одним из них. Слова и любые формы человеческого творчества не являются даже тюрьмой смыслов. Они похожи на тех хищных огненных чудовищ с четвёртой страницы обложки книги, которые тщетно пытаются заглотить звёздочки Истины, беспечно пребывающей исключительно в Бесформенном. И через эту трещину мнимого равенства художника своему творению Пелевин опять гениально ускользает от нас.